Лето в городе лежало, как расплавленное стекло — густое, тягучее, прозрачное от жары. Асфальт блестел, как от лака, окна были распахнуты, и в каждом слышалось что-то свое: где-то играло радио, где-то мяукал кот, а где-то просто стояла тишина. Провинциальный город дышал медленно, будто боялся расплескать жару раньше вечера. Катя стояла на остановке, пряча лицо в книгу. Взгляд ускользал — не от текста, а от солнца, что било в глаза даже через листву каштана. На ней был светлый сарафан, волосы собраны в небрежный пучок, а на запястье — красная нить...

— А мне, мам, хочется иногда лечь и не проснуться. Да, чего смотришь?! Вот раз — и нет меня. — Галочка, да как же так можно? Господь нам жизнь дал… — испуганно прижала пальцы ко рту Анна Васильевна. — А зачем она нам, эта жизнь? — перебила маму Галина, наклонилась, вынула из таза выстиранную наволочку, резким, сильным движением встряхнула ее, расправила, повесила на веревку. — Ты прищепки–то подавай, чего стоять? Не высохнет же! — бросила она матери. — Господь… Смешно, мам! Двадцать первый век на дворе, люди, вон, в космос летали, никакого бога они там не видали...