Ее тогда спешно увезли, а дом «травили». Сколько ей было, восемь, девять? Верея не помнила. От станции около километра в гору. Верея шла, сумки в руках, на голове косынка – от палящего солнца. Зелень, зелень вокруг, пчелы кружат, растут репешок и сныть, сон-трава и душица. А раньше здесь были поля, и молодые мужчины складывали по осени сено, солому в копны, а дальше – в скирды, в ометы, в одонья. Возвращаться боязно, и ведь она точно помнила: «травили» дом. Кто знает, может быть, никого не осталось, ничего не осталось, лишь прогнившие доски да ржавчина, и на солнце – пыль...

Ловко работая тоненьким ножом, маленькие детские ручки, затыкивали какую-то темную тряпочку в щель между рамой окна и стеной. Лиза трудилась почти весь день. Тятька дал ей наказ утеплить окошки к долгой и холодной зиме. День уже клонился к вечеру, когда в последнюю щелку была утрамбована очередная полоска материи. Лизонька вдохнула не то тяжело, не то с облегчением, и осталась сидеть на подоконнике, подобрав ножки и натянув на них юбку. В хате было зябко. «Погожу немного топить, - подумала Лиза, потерев руки...