Если бы не тот уазик, то может Максим и не увидел бы больше бабы Любы и даже не скоро узнал бы о её смерти. Впрочем, недоброе предчувствие всё же появилось у него в тот день, как послевкусие кошмара. Самого сна он почти не запомнил – лишь что бабка стояла рядом и говорила ему что-то важное. Но вдруг видение исчезло, откуда-то полезли тёмные мохнатые твари, от которых он потом спасал птицу, попавшую в силок. Одна из тварей прыгнула прямо на него, но в тот же момент зазвенел сотовый, и Макс проснулся, отмахиваясь...

"Ты серьёзно сейчас?!" - крикнула я, хотя голос вышел почти шёпотом, как будто сдерживала в нём всю кухню, всю посуду, все аккуратные ножи на магнитной рейке. "Ты серьёзно думаешь, что счастье измеряется двуспальными простынями и видом на набережную?" Он не ответил сразу, только потянулся к серебристой кофемашине, что беззвучно урчала, как гладко выбритый кот. В окне отражалась его голова, чёткая, крепкая, как монета царского чекана. Он любил молчание, превращая его в способ властвовать над любой беседой...