Ты прячешь ото всех свои грустные глаза, И видят небеса, что он сам себя наказал, Снова его жалеешь, хоть и знаешь, что нельзя, И прячешь ото всех свои грустные глаза А ей давно всё равно где пропадал он И каждый раз побольней, будто бы мало Но не согреться ни в душе Ни под одеялом, да плевал он И ты снова находила в себе силы, не звонить просила Ведь он вел себя так не красиво… И ты почти его забыла, но сотнями ловила Его пьяные голосовые Ты прячешь ото всех свои грустные глаза, И видят небеса, что он сам себя наказал, Снова его жалеешь, хоть и знаешь, что нельзя, И прячешь ото всех свои грустные...

Когда я была маленькой, у моей бабушки сгорел дом. Восстанавливали его медленно: нужно было и нашей семье помогать, и на работе работать. И я помню, как мы вечерами в недостроенном доме лежали с бабушкой на полу, на фуфайках, и слушали «Золотое кольцо» на однокассетном магнитофоне. Пахло деревом и штукатуркой. Бабушка негромко подпевала. Кадышева пела звонко, а бабушка — певуче, как ручей. Мои одноклассники тогда слушали техно или «Руки вверх». И мои тайные вечера с бабушкой опозорили бы меня в их глазах навеки вечные...