- И хто там? Тоже старушечий голос: - Енто я, Серафима, Фекла с третьего этажу! - Чем докажешь? - Могу пенсионное показать. Видишь? - Нет. Я до глазка не достаю. - А ты тубареточку поставь. Звук шаркающих шагов, устанавливаемой табуретки. - Ну что? Видишь? Грохот падающей табуретки, тела. - (сдавленно) Фекла, ты что ли? - Да, я...

Открыла глаза, опомнилась, рванулась: — Ванюшка! — Што ты, болезная, как всколыхнулась, тута он, тута, в баньке, — забормотала в ответ старуха. — В баньке? — Настя села на лавке, безумными глазами водила вокруг. — Ну да, не видишь, што ли? Все мы здеся хоронимся: бабы да робяты. Экие страсти господни! Как горит! Как полыхает! Настя медленно приходила в себя, разглядела в красноватой полутьме тесно сгрудившихся женщин, детей, потянулась к Ванюшке, которого держала на руках стоявшая около старуха. Сквозь глухой рев огненной бури близко за стеной слышались какие–то скрипы. — Бабушка, что это! Никак банька наша валится, слышь, скрипит...