Я сижу на подоконнике, свесила ноги вниз, а она долбит в дверь моей комнаты. Я тру виски и пытаюсь не слышать этот высокий голос, но он звенит у меня в голове и проникает даже через наушники. - Мира, открой! Открой немедленно, я тебе сказала! Я жду последнюю минуту! Видеть не могу эту истеричку. Почему она просто не оставит меня в покое? С моим телефоном, тетрадками, двойками, книгами и чипсами, с моим беспорядком, в котором мне удобно и уютно жить? Я почти спрыгиваю на пол и кричу ей: - Мам, хватит!...

Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...