Я тебя нарисую, хоть совсем рисовать не умею… На рояле сыграю, ни единой не ведая ноты… Пропою тебе песню, не противней Муслима Лоретти… И стишок напишу, наплевав на хореи и ямбы… Я тебе подарю черноокое звёздное небо, белый мурманский снег и колье краснодарского лета, моря Чёрного...

Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...