Я не люблю самолёты. Особенно те, что летают на север. Эти рейсы всегда вечно холодные, облезлые, глухие на звук, как гроб, закатанный в белёсую вату облаков. Служебный билет — на Ил с разбитым иллюминатором и металлическим стоном в каждом повороте. В этот раз — в Сыктывкар. Меня вызвали утром. Ни здрасьте, ни кофе — просто папка на столе с пометкой «особое». Полковник Ракитин даже не смотрел на меня — только ткнул пальцем в распечатку. Я молча взял. — Коми. Пять человек. Туристы. Провал памяти. Сорок восемь часов — ни одного воспоминания...

В пятнадцать, с огромными по-пустому блестящими глазами, короткими пшеничными кудряшками и бездумным обожанием на лице, Со́льфи выглядела, как глупый щенок. Спустя десять лет ничего не поменялось. – Хира? Картинно прижатые к дрожащим губам ладони, одеяние «доброй деревенской вёльвы» – цветистый бюнад, вышитый по оторочкам золотыми рунами, – невыносимое благоухание фиалок и сирени. Запах окутывал Сольфи, как рассветные цвета ее одежды – лавандовый, персиковый, белый… Хира вздохнула. Ножовно-тупое раздражение, столько лет спавшее мертвым сном, снова поднимало голову...