Когда в город пришли морозы, окна в приюте заклеили луковой шелухой. Уголь закончился. Хлеба не было. Но дети не умирали — потому что у них была она. Анна Николаевна не верила в чудеса. Только в списки. В бинты. И в то, что нельзя отдать никого — даже если он носит чужую фамилию и имя, которое теперь шепчут с ужасом. А когда в приют пришёл человек из особого отдела — ей пришлось выбирать. Между правдой. И любовью. Между сыном. И долгом. Пахло гарью. Старой, въевшейся, уже не дымом — временем...

— У нас ипотека, какой развод?! — рявкнул на жену Павел. — Забудь об этом, и вообще, хватит мне нервы мотать! — Ты не понял, — покачала она головой. — Я подаю на раздел имущества. — Ты никто, массажистка пятидесятилетняя, как жить-то будешь? — скривился Павел. — Потом сама приползешь, будешь умолять вернуться. Виктория Морозова стояла в туалете ресторана «Империал», и холодная вода стекала с ее лица вместе с остатками туши. За дверью играла музыка ее праздника, собственного пятидесятилетия, но она больше не могла...