Иван Алексеевич стоял утром на остановке — возвращался из поликлиники. Рядом крутилась какая-то собака. Дворняжка, рыже-белая, лохматая. Худая, но не пугливая — видно, людей не боялась. Подходила то к одному пассажиру, то к другому. Хвостом виляла, глазки умные такие. — Брысь! — отмахнулся дядька в кожанке. — Чего пристала? Женщина с коляской тоже отодвинулась: — Ой, а вдруг кусается. А собака так и крутилась между людей. Иван посмотрел на неё внимательно. Столько в ее глазах было — и тоски, и надежды одновременно...

Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...