Холод пробирался сквозь щели в стенах, скрипел половицами под ногами, забирался под одеяло. Старик лежал, не шевелясь, уставившись в потолок. Глаза — серые, мутные, будто затянутые льдом. Два дня не топил печь. Два дня не выходил на улицу.   За окном бушевала пурга. Ветер бил в ставни, выл в трубе, завывал, как голодный зверь. Снег заметал дорогу, заваливал крыльцо, нарастал сугробами у забора. Село исчезло в белой мгле — ни дыма из труб, ни голосов, только вой да скрип обледеневших веток.   Старик вздохнул, повернулся на бок...

— Ты уверена, что хочешь туда ехать? — спросил Антон, не глядя на меня. Руки его крепко сжимали руль, как будто от этого зависела его жизнь. — Да. Я должна. — ответила я и отвернулась к окну, чтобы не видеть, как у него подрагивает челюсть. Он знал. Я это чувствовала. Ехали мы в деревню Проточное, туда, где остался дом бабушки — единственный след от моего детства, который не унес пожар или безразличие. Мама не ездила туда с 1998-го. Тогда пропал мой брат — Миша. Одиннадцать лет. Мы играли во дворе...