И мне плевать на белый свет...
— Я не собираюсь больше ездить к твоей матери и помогать ей, чтобы она взамен меня грязью поливала! И мне плевать, что она старая и больная
— Оль, надо на выходных к маме съездить, ей опять нехорошо, просила помочь, — голос Сергея, вошедшего на кухню, был привычно-беззаботным. Он бросил ключи в плетёную корзинку на полке, звук звякнувших ключей был таким же обыденным, как тиканье настенных часов, как запах жареной курицы, который уже начинал наполнять их небольшую квартиру. Он был частью ритуала, предвестником очередных выходных, посвящённых не им, а его матери. Ольга не обернулась. Её спина была идеально прямой, а рука с тяжёлым поварским...
Белые розы
- Белые розы, белые розы, беззащитны шипы… - надрывался на кухне магнитофон. Лёлька хлопнула дверью и вылетела из квартиры, чтобы не слышать плаксивый голос матери, подвывающий ненавистной песне. Не то, чтобы песня была плохой, но оскомину Лёльке уже набила так, что сил слушать снова про страдания несчастных розочек попросту не было. Мать включала эту песню по кругу и могла часами выть на кухне, жалея себя, загубленную, по вине Лёльки, жизнь свою распрекрасную, и упущенные возможности. Какие именно – Лёлька не знала до поры до времени...