На чёрном дереве памяти сидит ворона. Чёрная, как сажа, с крыльями, блестящими под утренним солнцем, будто отполированное горе. Она молчит. Затаилась, как сама смерть. Но я точно знаю — она кричала. Так, что стены тряслись, и старая яблоня в бабушкином саду скрипнула сучьями. Она кричала тогда, когда баба Зина сделала последний вдох. Я не слышала этот крик, но он расколол мне сердце. Он не был внешним — он был где-то внутри, будто чья-то когтистая лапа сжала грудь, не давая вдохнуть. И в этот миг я поняла: всё, что я знала о доме, времени и покое, ушло вместе с ней...

В один из дней середины 1980-х годов молодой инспектор ГАИ Юрий Клинских вернулся домой со службы и устроил домашним настоящий спектакль. Получив долгожданный отпуск, он с яростью сорвал с себя милицейскую форму и швырнул её на пол, неистово топча кирзовыми сапогами. Отец, наблюдавший за происходящим, недоумевал: неужели служба в милиции была для Юрия столь тяжелой? Как вспоминал Николай Клинских, его сын воспринимал службу как настоящую каторгу – писал один за другим рапорты об увольнении, хотя контракт связывал его обязательствами всего на три года...