На кладбище было сыро, как будто даже небо не выдержало этой несправедливости. Игорь стоял с каменным лицом у свежей могилы. Белый мраморный крест ещё не был установлен. В его глазах не было ни одной слезы. Все они, кажется, остались там — в роддоме. Или, быть может, утонули в тех длинных, вымученных сутках, когда он молил, чтобы хоть кто-то выжил: или она, или дети. Кто-нибудь. Хоть кто-то… Но врач, пожилой, уже с седыми висками и глубокими морщинами, будто выучил фразу, которую говорил на автомате: — Они не выжили...

Сегодня утром я делала обычную вещь — гладила его рубашку. Белую, в тонкую голубую полоску, ту, что он надевает на работу по понедельникам. За окном моросил февральский дождь, на кухне булькал чайник, а я водила утюгом по воротничку и думала о том, что надо купить хлеба. Всё было как всегда. Спокойно. Даже уютно. Володя сидел за столом, пил кофе из своей любимой кружки с надписью "Лучший папа" — подарок от дочери от первого брака. Листал телефон, иногда хмыкал на что-то. Обычное утро. Такое же, как сотни других за наши пять лет брака...