— Марин, ты чего не спишь? Я же говорил, что у мамы задержусь, ужин затянулся. Голос Стаса, нарочито бодрый и немного виноватый, разрезал густую тишину квартиры. Он вошёл на кухню, небрежно бросив ключи в вазочку у входа, и тут же замер. Марина сидела за столом, подперев подбородок рукой, и смотрела в одну точку перед собой. На ней был простой домашний халат, волосы собраны в небрежный пучок, но во всей её фигуре чувствовалась такая стальная неподвижность, что это пугало больше любого крика. Свет от лампы над столом резко очерчивал её лицо, оставляя остальную кухню в полумраке...

«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...