Воздух в избе густо замешан на запахах: терпкий дух ржаной закваски, сладковатый пар от только что вынутого из печи каравая и горьковатая струйка дыма из потухающих угольков. Надя, прижавшись щекой к теплому, шершавому бревну печи, вдыхала этот знакомый, родной коктейль. Ей было восемь, и мир казался простым и прочным, как этот глинобитный очаг. Но за окном уже шептались про войну. И никто не знал, что этот хлеб – последний, который она съест счастливой. Воздух в избе густо замешан на запахах: терпкий...

На юбилее – Женя, ты слышишь меня вообще? – голос свекрови, Марьи Ивановны, звенел, словно старый медный таз, который вечно бубнит под рукой хозяйки. – На, примерь. Ты должна выглядеть прилично! Всё-таки люди будут. Моя семья. Платье она протянула с этакой зловещей торжественностью. Ядовито-зелёное, чопорное до зубной боли, с кружевными нарукавниками-крыльями, оно манило стальной молнией, предательски уходящей за спину. Словно наряд для первого причастия, вывернутый наизнанку – удушающий воротник-стойка, рукава, впившиеся в кожу, будто змеи, и полное отсутствие намёка на талию...