В быль, все прошедшее ушло, Но оставив горький след Время горечи прошло, Но покоя все же нет, В сердце все равно тоска И в груди невольный стон Вдруг придет издалека, боль, В быль, все прошедшее ушло Город пеплом замело И развалин мрачный вид Память к жизни возродит Скрежет техники, огонь, Пожирая все кругом Крик о помощи и кровь Ночь, только нет сиянья звезд, Только нет счастливых грез Здесь все ужасы войны Память раны бередит Здесь забыли обо всем, Только знали что умрем Мы врагу не уступив Помня, кто остался жив...

Тихий, почти неслышный напев плыл по комнате, смешиваясь с едва уловимым запахом лекарств и сухих трав. Он окутывал старую женщину, лежавшую на высокой, почти больничной кровати. Слова колыбельной, знакомые до последней нотки, были тем единственным, что могло усмирить тупую, изматывающую боль. Пятьдесят лет назад она сама пела эту песню своей маленькой дочке, качая ее на руках. А теперь эта девочка, уже взрослая женщина с серебряными нитями в волосах и усталостью в уголках глаз, сидела у ее постели и тихонько пела для нее...