Разговор, подслушанный в электричке Ленинград-МГА Я жил-горел, Я матерел, Мужал не по годам, Но рассудила всё судьба иначе: Меня нагрел один пострел, Я сел, а он остался цел, Уйти сумел, как между дел, Как с трёхи сдача. На зоне был, Не фраерил, Там это ни к чему. Я молча пил И лес валил, Летели щепки. «Хозяин» бил, Я не скулил И сил упадок не косил, А срок костил, Я не просил, Я парень крепкий. Пришла весна, За ней война. Кайло сменял на ствол. Пять лет без сна, Огня стена, Штрафная рота. Где чья вина, Где чья жена, Жена теперь нам не нужна, Теперь война у нас жена, (*) Давай, пехота. Я кровью смыл, Я искупил...

В 80-е годы СССР трещал по швам - не в политике даже, а в душах людей. Где-то там, за спинами "Ласковых Маев" и поздних "Песняров", жил другой мир: мир дворов, электричек, квартирников, перегретых кухонь и неприкаянных разговоров. В этом мире не было продюсеров, но была правда. И одним из самых честных голосов той правды стал Александр Башлачёв. Он не был рок-звездой. Тем более, не собирал стадионы. Зато умел резать словом по живому. Башлачёв был не просто поэтом, а человеком, который исповедовался на сцене - или скорее, на табуретке в чьей-то тесной комнате...