В тот ясный, безветренный майский день на старого ворона свалилась беда. Всё приключилось нежданно-негаданно, когда, пролетая над иловыми отстойниками, он заметил большую зелёную лягушку и решил поживиться ею. Под одобрительные возгласы подруги ворон опрометчиво спикировал вниз, и с налёту попытался взять добычу. И вдруг что-то чёрное, отвратительно пахнущее схватило его за ноги. Он яростно ударил крыльями – и его правое крыло обездвижилось. Кренясь на бок, ворон попытался освободиться – и вдруг почувствовал, что уходит в бездну...

На чёрном дереве памяти сидит ворона. Чёрная, как сажа, с крыльями, блестящими под утренним солнцем, будто отполированное горе. Она молчит. Затаилась, как сама смерть. Но я точно знаю — она кричала. Так, что стены тряслись, и старая яблоня в бабушкином саду скрипнула сучьями. Она кричала тогда, когда баба Зина сделала последний вдох. Я не слышала этот крик, но он расколол мне сердце. Он не был внешним — он был где-то внутри, будто чья-то когтистая лапа сжала грудь, не давая вдохнуть. И в этот миг я поняла: всё, что я знала о доме, времени и покое, ушло вместе с ней...