Я никогда не говорила родителям, что люблю их.  Как-то не принято было в нашей семье открыто проявлять свои чувства, тем более облекать их в слова.  Эта сдержанность, как мне кажется теперь,  шла от мамы. От ее трепетного  и бережного отношения к слову.  Однажды  легковесное слово  обожгло  ее. Опыт оказался мучительным. С тех пор мама не бросала слов впустую, и не позволяла этого никому.  Она была  ярким солнцем нашей  маленькой семейной галактики. Она была красивой женщиной. Насмешливые зеленые глаза, тонкие черты лица, статная фигура...

Её смола густела чёрным соком — как бурый плач с горного дуба. Она собирала его в Каспийскую раковину, чтобы сварить зелье, предварительно омывшись в семи ключах, неистощимых из века в век, и семь раз воззвав к Бримо — рычащей и вздымающейся, ночной страннице, хтонической владычице умерших, — в безлунную ночь, укутанная в чёрный плащ. Похороны в древних Афинах были суровы и не обещали утешения. Для большинства греков загробный путь не сулил радости: смерть не стирала личность до небытия, но и не приносила надежды на блаженное «после»...