— Ну ты вообще в курсе, что в городе опять всё перекопали? — Никита бросил сумку у порога, снял кроссовки и прошёл на кухню, растирая шею. — Я полтора часа добирался от кофейни. Пробки, светофоры... Тупо стоял. Это невозможно. Даша, сидевшая за столом с ноутбуком, подняла глаза. — Ты же сам говорил, что на метро быстрее. — Да? Ну, может, и говорил. Но я же не робот, Даш. Устаю. Постоянно мотаться, то туда, то сюда. Я уже не понимаю, где моя жизнь вообще. Как на подхвате всё время. У Серёги, между прочим, за полгода уже два зала отбились...

— Ты что, совсем озверела? Это моя квартира! — взревел Игорь, пиная чемодан обратно к двери. — Была твоя. А теперь моя. И детей. А ты здесь больше не жилец. — Да как ты смеешь! Я тут прописан! — И что? Прописка не дает права гадить в собственном доме. Игорь стоял посреди прихожей, не веря происходящему. Еще утром он был хозяином трехкомнатной квартиры в центре города. А сейчас жена выставляла его как последнего бомжа. Все началось три месяца назад, когда Марина нашла работу в крупной компании. До этого она сидела дома с детьми — Димкой и Катей — и зависела от Игоря финансово...

Звук разносился по двору, как трещина по старому стеклу – резкий, требовательный, полный отчаяния. Это был не лай. И не вой. Это был крик, словно кто-то наступал на саму душу. Крик боли, загнанности, брошенности. Крик, который Мария Ивановна, с её тридцатью годами стажа учительницы русского языка и литературы, распознавала безошибочно. Она знала, что это кричит не просто собака. Кричит беда. Мария Ивановна жила на первом этаже обветшалой пятиэтажки, в окнах которой отражались серые будни спального района...