Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...

Я не знала, что человеческий голос может быть таким острым. Он как бритва соскребает с тебя терпение, а ты стоишь, вся из тонких нитей, и думаешь: ещё чуть-чуть — и порвусь. Я никогда не кричу. Я — человек, воспитанный на «спасибо», «пожалуйста» и «извините, что отвлекаю». Но в то воскресенье я сорвалась. И пусть до сих пор щемит под ложечкой от стыда — тогда это было последней спичкой, упавшей в давно высохшую траву. Её зовут Лера — младшая сестра моего мужа. Из тех, кто входит в квартиру как к...

- Доброе утро, дочка, - услышала я в трубке мамин голос. – С днем рождения! - Спасибо, мама, - ответила я. Как дела? - У нас-то все нормально, а вот за тебя переживаем. Ты никак не одумаешься, а тебе уже 32 года! Как ты дальше думаешь жить? Все нормальные люди уже проснулись, а ты еще в постели валяешься. Судя по твоему голосу, ты только проснулась. Потом трубку взяла бабушка. И она стала петь ту же песню. Не нравилось ей, что я живу не так, как все остальные. А вот мне мой новый образ жизни приходился по душе...