— Любашка, вставай! Жизнь проспишь! — стучала мне в дверь своим крепким, как кувалда, кулаком, тетя Нина, не молодая, но и не старая женщина, из тех, что коня на скаку остановят, с полным бюстом, широкой костью, крупными чертами лица и желтоватыми от папирос зубами. Она вставала раньше всех, гремела в ванной тазами, как будто живет не одна, а с по меньшей мере семью младенцами, поминутно пачкающими пеленки. Но тетя Нина была совершенно бездетной, у нее даже кошка не жила. А стрика — это ее подработка, она обстирывала семью из третьей комнаты...

— Я не могу поверить, что ты это делаешь, — голос Станислава сочился ледяным презрением. Он даже не поднял глаз от экрана ноутбука, где мелькали биржевые котировки. — У тебя климакс начался раньше времени, Анна? Что за дешёвый театр? Анна, застегивая молнию на старом чемодане, в котором лежали две смены белья, стопка книг и единственная дорогая вещь — кашемировый палантин, подарок покойной матери, — вздрогнула, но не обернулась. Сорок три года, из которых двадцать она посвятила этому человеку, этому дому, этой беспросветной рутине, подходили к концу...