– Цени, что после тридцати лет в одной гавани я все еще бросаю якорь у твоего причала, а не ищу пристанище в чужих водах, – пророкотал муж, как старый морской волк, уставший от бурь. – А если бы я, в отместку за все штормы, тоже изменила курс? – ледяным тоном отозвалась Марина. – Женская неверность – противоестественный шторм, мужская – лишь попутный бриз. Да и кто позарится на корабль, изрядно потрепанный полувековыми ветрами? Марина уже давно ощущала холодок отчуждения, заползающий в их с Геннадием мир...

Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...