Виктор Семёнов вышел из роддома с застывшей на лице улыбкой. В руках розовое одеяльце, которое ему с неохотой сунула в руки медсестра. Он даже не посмотрел на лицо третьей дочери. Только кивнул ей как старой знакомой беде и, сев в машину, не завёл двигатель. Сидел, уставившись в руль, а в ушах звучало одно и то же: «Поздравляем, девочка!» Он мечтал о сыне, о наследнике, о продолжателе рода. Сколько раз он представлял, как его мальчишка будет бегать по двору, хватать молоток, помогать с техникой, учиться косить, потом пахать...

— Ну что ты опять стонешь? Всю палату перебудила, кричишь, твой мальчишка тоже, вон, угомониться не может! Чувствует, что мать мучается! — шикали на Машу соседки по палате. Четыре женщины родили, одна за другой, прошлой ночью. Теперь они должны окрепнуть и уйти отсюда, навсегда забыв о существовании друг друга. Две девочки и два мальчишки – четыре спеленутых кулька лежали рядом, перекликаясь. Матери даже шутили, что вот готовые женихи и невесты. Всё было терпимо – и еда в роддоме, и смертная скука днем, и молоко, что разрывало грудь, рвалось наружу, не находя себе места...