А любви нашей хана, Не быть вместе никак нам, От тебя я кайфовал, Но попали мы в капкан. Мы будто бабочки на свет, Обжигались и нас нет, Ну сколько можно тобой болеть, Вколите мне иммунитет. Уходи, да, я хочу побыть один, На, ммм я тебя так любил, Но я не буду плакать и скулить, Сегодня буду танцевать и пить. А любви нашей хана, Не быть вместе никак нам, От тебя я кайфовал, Но попали мы в капкан. А любви нашей хана, Не быть вместе никак нам, От тебя я кайфовал, Но попали мы в капкан...

— Ну вот, опять картошка сыровата, — голос Тамары Ивановны, острый и тонкий, как игла, пронзил воскресную тишину их маленькой кухни. — Алиночка, ну сколько раз тебе говорить? Павлик любит, чтобы всё разваривалось, чтобы мягонькое было. А это что? Хрустит на зубах. Алина замерла с вилкой в руке. Она смотрела на мужа, Павла, сидевшего напротив. Он методично пережевывал пищу, уставившись в тарелку, словно там было написано спасение от этого еженедельного ритуала. Пятнадцать лет, каждое воскресенье, они обедали у свекрови, и пятнадцать лет Алина выслушивала одно и то же...