– Переезжаю я, Оль, – Антонина помешивала чай, но видно было сразу: не чаю попить пришла, поговорить. – Так и знала! Дура ты, Тонька! Зачем? Твой же домина, твоя половина. А там что? Не дом, а одно название.  Ольга нервничала. Жалеть Тоньку не было сил. Жалей – не жалей, она сама же всё и испортит. По жизни такая. – Да не могу я больше. Собачимся кажный Божий день. Сашку колотят. Пусть живут... – А Женька? – Не хочет. С ними останется. Вчера сказала, что и Сашка – не брат ей, и я – не мать. – Ну, это сгоряча...

Больничное окно было открыто. Утром его распахнула медсестра. Воздух был чист, шевелились шторы, зелень листвы за окном радовала глаз, а до палящего летнего зноя было ещё далеко. Петьке вырезали аппендицит. Говорили, что операция была сложная, еле успели, но Петька был бесстрашный. – Уколов не боишься? – улыбалась утром медсестра, выпуская из шприца воздух. Петька молча повернулся на бок, вставать ему ещё не разрешали. Нашла чем пугать... Привезли его с подворотни. Там прихватило. Нет, он не был бездомным, вырос в детском доме...