«Анна, вы молодая красивая девушка. Наверняка у вас сейчас пора любви. Как ваши душевные переживания отражаются на вашем голосе? Когда вам легче петь — когда у вас всё спокойно и легко на душе? Или когда у вас буря? Когда вы влюблены? Или, может быть, это несчастная любовь?» «Конечно, легче петь, когда переживания — независимо от того, какие они: положительные или отрицательные. Но петь легче тогда.» Анна не стала играть в кокетство, не увлеклась романтической мистификацией. Вопрос — почти интимный, на грани журналистской допустимости...

Мы выслушали внимательно всё, что вы нам сегодня так долго пели, и у нас возник вопрос. Назовите, пожалуйста, три основных признака, по которым вы отличаетесь от господ Звездинского и Шуфутинского. То, что я никогда не присваивал себе чужие произведения — это один, от Звездинского. То, что я пишу сам свои песни — это от меня отличает от Шуфутинского. И третье... так, надо… маленькой… раз-два-три… То, что я, наверное, никогда не покидал страну и никогда не был гражданином чужой страны. Ответ подаётся сумбурно, с запинками: «так… маленькой… раз-два-три»...