Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...

— Пап, а почему тётя Оля называла тебя милый? Ирина уронила ложку — М-м... — уронила ложку на стол Ирина, а Серёжа, муж, чуть не подавился киселём. На мгновение кухню словно накрыло стеклянным колпаком тишины: хлопотливая суета домашнего ужина вдруг стала острой, как хруст первой наледи под ногами. Лиза, их дочка, смешные двенадцать лет с косичками-канатиками, бессовестной честностью и детской прямотой, смотрела на родителей широко распахнутыми глазами. Ирина впервые увидела в этом взгляде нечто взрослое, оценивающее...