— Дима. Я тебя очень прошу. Умоляю. Пожалуйста, пусть это останется только, между нами. Ни слова твоей маме. Это моё здоровье, моё личное дело. Я не хочу, чтобы она знала. Я не хочу её «помощи» и «советов». Пожалуйста. Он выглядел потрясённым её диагнозом и серьёзностью её тона. — Оля, конечно… Господи, конечно, я никому не скажу. Раз ты так просишь… Это серьёзно? Тебе не больно? — Нет, всё в порядке. Главное — покой. И чтобы никто не лез в душу. Ты обещаешь? — Обещаю, — твёрдо сказал он, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на сочувствие и нежность...

Началось все в тот год, когда осень уж больно рано в свои права вступила. Август еще не кончился, а уже по утрам инеем крыши серебрило, и ветер по-сиротски выл в печной трубе. В один из таких промозглых дней калитка моего медпункта скрипнула так жалобно, будто не ее, а душу чью-то несмазанную отворяли. На пороге стояла баба Нюра, мать Тамары нашей, вертихвостки местной. Сама сухая, как былинка, а глаза - два озера слез. Молча прошла, на кушетку опустилась, и только руки свои, в узлах от работы и артрита, на колени положила и смотрит на них...