Мне невыносимо претит, когда о бунтарском духе поэта говорят как о сохранившемся, вечно вопиющем гласе юношеского максимализма. И всяким словечком облагораживают и стараются восхвалить этот самый максимализм, мол, «юношеский бунт! как он бывает важен, как он не умирает в нас и воскресает в особые периоды жизни». Все эти слова — глупая профанация. Когда подобным образом какой-нибудь усатый литератор говорит то о Летове, то о Есенине, да и ком-либо, я делаю простейший вывод — этот литератор не понимает творчества автора, о котором молвит...

Человечество, это стадо, бредущее в поисках пастыря, но вместо посоха в руках у него бутылка, вместо скрижалей похабные стихи, выкрикиваемые в пьяном угаре. Воздвигнуть памятник Егору Летову — все равно что высечь в камне собственную тошноту, придать форму тому, что должно было остаться в канализации истории. Разве не иронично: тот, кто рычал о тлене, сам стал иконой для тех, кто, не в силах вынести тишину, заполняет ее грохотом пустых аккордов? О, священный абсурд! Памятник человеку, чьи слова — «мне насрать на мое лицо» — звучат как гимн поколения, утратившего даже лицо...