“Лидонька, бомбят! Страшно мне…” – бабушка Устинья Петровна крепко прижимает внучку к груди, пока за стенами дома рвутся первые бомбы. Лида слышит вой сирены и дрожит всем телом, но старается быть храброй. Ей всего десять лет. За окном ночь внезапно вспыхивает разноцветными огнями прожекторов и снарядов – словно новогодний фейерверк, если бы не оглушительный грохот. Это сентябрь 1941 года, началась настоящая бомбёжка. Маленькая Лида Овелина живёт с бабушкой в рабочем районе Ленинграда, окружённом заводами...

- Ты серьезно сейчас?! - она спросила тихо, так, как спрашивают о смерти, чтобы не спугнуть ни близкую пустоту, ни ту тонкую нить, на которой еще держатся слова. - Пока я держу его, пока он дышит мне в ладонь... ты сейчас серьезно? Он стоял в дверях кухни, опершись плечом о косяк, чужой и скукоженный, как обмороженное яблоко, и молчал, глядя не на нее и не на ребенка, а куда-то в край столешницы, где крошки от вчерашнего батона и пятно от подсолнечного масла выдавали беспорядок этих дней, как помарки в тетради, которые на перемене вытирают пальцем...