— Саша… сынок… — голос Марии Алексеевны дрожал. Она держала телефон обеими руками, будто тот мог выскользнуть. — Меня выписывают завтра. Я бы, конечно, куда-нибудь… но некуда. Хоть бы к вам на время. Я ненадолго. Снимать сейчас не на что. В трубке повисла пауза. — Ну что ты молчишь? — тише, почти шепотом. — Я не хочу быть обузой… — Мам, — перебил он, выдохнув. — Приезжай. Она прикрыла глаза, опершись спиной о подушку больничной койки. Глаза защипало. — Спасибо… Спасибо, Сашенька. Позже, уже вечером, Лена вышла в подъезд, застёгивая куртку на ходу...

Марина проснулась раньше будильника — впрочем, как и всегда. За двадцать лет привычка вставать в шесть утра въелась в плоть и кровь, как запах кофе в старую кофейню. На кухне было еще темно, только электроплита мигала лампочкой, да сквозь занавески пробивался мутный свет от фонаря под окном. Тишина, которую она даже полюбила. Пять минут наедине с собой. Она кинула тапки под ноги, накинула халат и пошла ставить чайник. Все — как по накатанной: чайник, кружка, бутерброды для Бориса, овсянка для себя, два яйца вкрутую — он любит...