— Да сколько можно терпеть! — гремел он, и казалось, что дрожат стекла в окнах. — Довольно жить на мои средства! И снова. Всё возвращалось к прежнему: к немытой посуде, к изорванным коврам, к неприятному запаху сырости из подъезда. Нужно было держаться… Нельзя было показывать слабость перед ней, перед его матерью, этой блеклой тенью, сидящей в стороне, сцепив руки на коленях. Я стояла у стола на кухне, мои щеки горели, а ладони были ледяными. Внутри меня была лишь пустота, словно звук ложки, проведенной по дну пустой коробки...