«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...

Знаете, есть такое выражение — «чаша терпения». Красивое, правда? Мне всегда представлялась такая изящная, почти хрустальная чаша, в которую по капельке, потихонечку, годами что-то капает. Обиды, недомолвки, проглоченные слёзы, колкие словечки, брошенные как бы невзначай… Кап-кап. Кап-кап. И вот ты стоишь, держишь эту чашу двумя руками, боишься пошевелиться, чтобы не расплескать. Думаешь, что это и есть мудрость — держать равновесие. Быть той самой «хорошей женой» и «понимающей невесткой». Моя чаша наполнялась ровно двадцать пять лет...