– Переезжаю я, Оль, – Антонина помешивала чай, но видно было сразу: не чаю попить пришла, поговорить. – Так и знала! Дура ты, Тонька! Зачем? Твой же домина, твоя половина. А там что? Не дом, а одно название.  Ольга нервничала. Жалеть Тоньку не было сил. Жалей – не жалей, она сама же всё и испортит. По жизни такая. – Да не могу я больше. Собачимся кажный Божий день. Сашку колотят. Пусть живут... – А Женька? – Не хочет. С ними останется. Вчера сказала, что и Сашка – не брат ей, и я – не мать. – Ну, это сгоряча...

Когда мы с Ильёй, наконец, переехали в нашу долгожданную двушку, я не могла поверить, что всё это — не сон. Я стояла посреди голой комнаты, залитой утренним светом, и вдыхала запах свежей краски и пыли от ламината, который Илья укладывал своими руками. Шершавый новенький пол приятно хрустел под босыми ступнями, стены казались слишком белыми, почти ослепительными, как чистый лист, на котором ещё никто не успел написать ни одной истории. На кухне стояла только плита и чайник, а из розеток торчали...