Шкатулка с ключом пришла в день ее шестидесятилетия. Надпись «Прости» была выведена знакомым почерком — тем самым, что не видела она сорок лет. Рука дрогнула, и вдруг перед глазами встало все: черные волосы мачехи, холодные, как лед, пальцы, хватавшие ее за плечи, и крик младшего брата, который она так и не смогла спасти... Тишину села Заречное, утопающего в золоте спелой пшеницы, разрывал лишь крик петухов да далекий скрип телеги. Двор Андрея Ковальчука – крепкий, под черепицей, с амбаром ломившимся от добра – считался зажиточным...

Как-то, в теплый мартовский денек, Алла Федоровна шла к вечерне в местную обитель. Ей нравились монастырские службы и своей неторопливостью, и особыми чувствами, сквозящими в голосах монахинь. Покоем, благодатью и умиротворенностью веяло от них, а душе пожилой женщины их как раз не хватало. Нелады со здоровьем, натянутые отношения с зятем - да мало ли тревог, обычно терзающих душу дам на седьмом десятке лет. А денек, действительно удался. В пальто было жарко, и она расстегнула верхнюю пуговицу, чтобы легче дышалось (при её стенокардии предосторожность не лишняя!)...