Ночь для меня — особенное время. Не из-за какой-то напускной романтики или готической меланхолии, нет. Все куда прозаичнее: я сова. Не та, что ухает в лесу, а та, что пялится в потолок до четырех утра, пересчитывая не овец, а трещинки на побелке, и проклинает собственную нервную систему. Сон приходит ко мне неохотно, рваными урывками, словно боится попасть в капкан моего беспокойного сознания. Врачи называют это хронической бессонницей и выписывают таблетки, от которых я чувствую себя вареным овощем...

«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...