Температура сбила ноги под самое утро. Ночь прошла в мокрых простынях и редкой дреме, от которой голова будто наливалась ватой. Хозяйничала тишина: на кухне остыл чайник, в прихожей темнела оставленная с вечера сумка с продуктами — так и не было сил разобрать. Татьяна лежала на боку, держа ладонь у горла, и думала о простом: хорошо бы кто-то подал воды, намочил полотенце, поставил рядом миску с горячим бульоном. Вчера Сергей сказал, что «задержится у Андрея», у того «не клеится с отчётом», надо помочь...

Мне пересказывают «гениальную» идею, и я ловлю себя на том, что улыбаюсь так, как улыбаются люди, когда вежливо слушают человека, уверенного, что открыл вечный двигатель. Улыбка стеклянная, в глазах — ни капли восторга. — Мамина мысль такая, — осторожно произносит Кирилл, глядя не на меня, а в окно, где февраль делает вид, что он март. — Мы продаём твою добрачную квартиру, и… — Стоп, — говорю я, ставлю кружку на стол так, что ложечка звякает, как маленький колокол. — Уже нравится. Продолжай, я готова восхищаться...