— Ну что же… — Елена Аркадьевна любила паузы в важных местах, особенно когда от ее мнения зависела дальнейшая судьба спортсмена – присвоение разряда, решение об участии в соревнованиях мирового масштаба или вопрос о существовании ребенка в спорте. — Девочка неплохая. Маша? Ирина кивнула, притянула дочку к себе, погладила ее, запыхавшуюся от беготни по фойе на третьем этаже школы по художественной гимнастике. — Маша… С какого возраста, говорите, она занимается? — С трёх лет, — тихо ответила Ира. — Хорошо...

— Так ведь ты же сам говорил, что всё это глупость… Эти поездки, эти юбилеи… Всё одно — прожито, пересчитано, уму непостижимо, зачем снова ворошить. Она не кричала. Напротив — сидела, чуть согнувшись, на краешке старого, продавленного дивана, гладя себе колени — как будто там, на шероховатой поверхности ткани, могли проступить ответы. На ней было серое, с гусиной лапкой, платье. Дешёвое, как из журнала «Работница», давно потускневшее, но она берегла его — в нём была свадьба дочери, в нём хоронила мать...