В ошметках гниющей плоти кишела жизнь. Опарыши дожирали труп. Запах разложения и смерти – его ни с чем не спутать. Авдей отдернул ногу от дохлой кошки, сдерживая рвотные порывы. «Поссал за гаражами, сука», – пронеслись гневные мысли. Впрочем, мертвечина на свалке среди заросшей травы лишь дополняла картину, подчёркивая окружающую безнадёгу. Ржавые гаражи, чуть поодаль местный полуразрушенный ДК, угрюмые пятиэтажки, облезлые качели во дворе… «Это был суицид», – Авдей всё ещё думал о кошке. Убедившись, что на подошве не осталось трупной жижи, он двинулся дальше...

Я ехала к маме с тяжелыми сумками, полными гостинцев. Два пакета — в одном фрукты, сыр, хороший чай, в другом — конфеты, печенье и банка маминого любимого варенья. Она всегда его обожала, но себе почти никогда не покупала — жалела деньги. Маме восемьдесят. Последние пять лет она живет у сестры Лены — та забрала её «из доброты», потому что я, мол, «слишком занята». Хотя квартиру мама оставила именно Лене — «ей же с двумя детьми сложнее». Дверь открыла Лена — в новом халате, с маникюром, улыбка до ушей...