Я приду, когда зацветёт весна и покрасит в розовый собой облака...
Тяжело — когда ты требуешь. Легко — когда просишь...
Кухня тонула в мягком полумраке. Лампочка под абажуром не горела — Марина предпочитала слушать тьму. За окном висела неподвижная зимняя ночь: снег лениво кружился в свете фонаря, будто медлил коснуться земли. На столе, в полумраке, поблёскивала кружка с остывшим чаем, на блюдце — ломтик лимона, сморщенный и почти прозрачный. Она сидела, подперев щёку ладонью, и слушала. Слушала тиканье старых настенных часов, которые достались ей от бабушки. И — сквозь стены — голоса. В соседней комнате муж тихо говорил по телефону...
— Как это — на даче и без грядок? Она что, не понимает, зачем нужна дача? — возмущалась свекровь, критикуя мой сад третий год подряд
— Ты же дал слово, что твоя мать тут больше не появится. Почему она опять здесь? — возмущенно спрашивала мужа Юля, глядя в окно на подъезжающую машину такси. Демид виновато опустил глаза, не зная, что ответить. В такси сидела его мать, Евгения Валерьевна, со своей неизменной подругой Тамарой Сергеевной. На заднем сидении виднелись большие сумки — похоже, женщины приехали не на пару часов. — Дёма, я тебя спрашиваю! Ты обещал поговорить с ней. Мы договаривались, что она будет предупреждать о приездах и уж точно не станет заявляться с подругами! — Юля скрестила руки на груди, отходя от окна...