«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...

Марина наблюдала, как руки Людмилы Константиновны ловко сворачивали пельмени, аккуратно защипывая края, пока она сама неловко пыталась повторить эти движения. Фарш сочился между пальцами, тесто прилипало к разделочной доске, а запах сырого мяса вызывал легкое отвращение. — Нет-нет, не так, голубушка, — произнесла Людмила Константиновна, остановив Марину прикосновением к руке. — Вот смотри, большим и указательным пальцами крепко прижимаешь края и тянешь вниз, чтобы шов получился надежным. Марина выпрямилась, отряхивая руки...