Всю жизнь меня учили быть хорошей. Молчать, когда обидно. Соглашаться, когда хочется кричать. Подстраиваться, когда хочется развернуться и уйти. Я была вежливой до тошноты, терпеливой до самоуничтожения, мягкой до тех пор, пока не стерлись собственные границы. И вот сейчас — я стою посреди квартиры, в которой пахнет чужими духами, чужим уксусом, каким-то чужим порядком, который мне противен до судорог. Передо мной — Людмила Аркадьевна, мать моего мужа, в её костлявых руках — наши наволочки. Она...

— Сын, твоя жена меня унизила! — голос Тамары Игоревны в телефонной трубке дрожал от с трудом сдерживаемых рыданий. — Прямо в магазине, при людях! Я ей слово, а она мне десять! И всё из-за чего? Из-за того, что я ей, неразумной, стала советовать, как правильно тебя кормить! Павел устало потер переносицу, слушая очередной акт драмы, разыгрываемой его матерью. Он сидел в своей машине на парковке у офисного центра, и конец рабочего дня, который еще десять минут назад казался спасением, теперь превращался в прелюдию к домашней буре...