Тишину нашей спальни разорвал не звонок будильника, а резкий щелчок включенного света. Я вскинулась на кровати, сердце бешено заколотилось, мгновенно выброшенное из объятий сна в состояние дикого испуга. В дверном проеме, как мрачный страж, стояла Людмила Петровна, моя свекровь. Лицо ее, обычно выражавшее привычное недовольство, сейчас было каменным, бесстрастным. В глазах – ледяное презрение. За моей спиной копошился, просыпаясь от света и напряжения, четырехлетний Кирилл. Его сонное хныканье тут же переросло в испуганный плач...

Если бы мне кто-то десять лет назад сказал, что однажды я буду стоять в дверях собственного дома, с каменным лицом выгонять родню, яростно защищая своё право на тишину, порядок и личные границы — я бы подумала, что этот человек либо сумасшедший, либо перепутал меня с кем-то другим. В то время я была другой — мягкой, доверчивой, почти болезненно вежливой. Я верила в силу семейных уз, в то, что если кто-то из родных вдруг ошибётся, скажет или сделает что-то неловкое — достаточно будет сесть за стол, налить чаю, достать баранки, и под мерный пар от чайника с душицей всё уладится...