Лето в городе лежало, как расплавленное стекло — густое, тягучее, прозрачное от жары. Асфальт блестел, как от лака, окна были распахнуты, и в каждом слышалось что-то свое: где-то играло радио, где-то мяукал кот, а где-то просто стояла тишина. Провинциальный город дышал медленно, будто боялся расплескать жару раньше вечера. Катя стояла на остановке, пряча лицо в книгу. Взгляд ускользал — не от текста, а от солнца, что било в глаза даже через листву каштана. На ней был светлый сарафан, волосы собраны в небрежный пучок, а на запястье — красная нить...

"Ты серьёзно сейчас?!" - крикнула я, хотя голос вышел почти шёпотом, как будто сдерживала в нём всю кухню, всю посуду, все аккуратные ножи на магнитной рейке. "Ты серьёзно думаешь, что счастье измеряется двуспальными простынями и видом на набережную?" Он не ответил сразу, только потянулся к серебристой кофемашине, что беззвучно урчала, как гладко выбритый кот. В окне отражалась его голова, чёткая, крепкая, как монета царского чекана. Он любил молчание, превращая его в способ властвовать над любой беседой...