Я всегда думала, что к тридцати годам моя жизнь станет более-менее понятной. Что я проснусь в светлой кухне с чашкой любимого латте, поцелую мужа, пойду на работу, которую люблю, а вечером вернусь в тёплый дом, где пахнет корицей и спокойствием. В детстве я представляла это как некий рубеж, за которым жизнь становится логичной, спокойной и тёплой, как плед из Икеи. Работа — стабильная и творческая, дом — с книгами и зелёными горшками на окнах, муж — внимательный, с блестящими глазами и шутками по утрам, родители — такие, что гордятся тобой даже за мелочи, вроде удачного плова...

— Папа? — Маша быстро взбежала по лестнице с красивыми мраморными ступеньками и перилами светлого дерева, идущей дугой вверх, прямо к стеклянному куполу, проект какого–то выскочки–архитектора. — Ты, собственно, что тут делаешь? Перед дверью сидел на чемоданчике мужчина в тельняшке, кителе и широких, не по размеру, брюках. — Велики стали, усох… — усмехнулся моряк, потряс штаниной. — Вот такие дела, Машулька… Всегда начищенные до блеска ботинки теперь были в пыли, оббитые носки и стоптанные набойки...