— Слушайте, ну не ломайте вы моему сыну жизнь, — пресмыкался передо мной сват, — ему ж и тридцати нет! Вы ж прекрасно понимаете, что девка ваша сама напросилась? Она Русланчика постоянно выводила на эмоции, она сама нарывалась! Подпишите бумаги, откажитесь от претензий. Вы же понимаете, что я все равно его выкуплю у правосудия?! *** Настенька… Ей бы сейчас двадцать два было. Моя девочка… Она у меня появилась, можно сказать, по счастливой случайности. Отца её я так, мельком знала. Крым, пансионат, две недели курортного романа… Мне тогда двадцать пять было, я вообще о будущем не думала...

Я стояла на пороге пустой, ещё пахнущей свежим ремонтом квартиры и не верила своим глазам. Моя. Совсем моя. Не съёмная, не временная, не «пока не найдёшь что-то лучше». После десяти лет аренды, переездов и вечных разговоров с хозяйками о «внезапном повышении цены» — у меня наконец-то появилось своё жильё. Пусть в ипотеку, пусть в спальном районе, но своё. Достала телефон, сделала фото голых стен с торчащими проводами и отправила в семейный чат с подписью: "— Всё, подписала договор. Теперь у меня есть своя берлога!" Чат взорвался...

«Когда открыли завещание, я не сразу поняла, что это было — ошибка или удар в спину…» Дом наполнился тишиной сразу после ухода последних поминальных гостей. Как это часто бывает, опустевшие комнаты загудели в голове глухим эхом — не столько от звуков, сколько от внезапной пустоты. Словно кто-то снял старую шаль с плеч, и ей стало зябко — не телу, а душе. Мария Тимофеевна стояла в прихожей, прислонившись к дверному косяку, как к берёзе на родительском кладбище, и смотрела на свои руки. Они пахли укропом и холодцом...