Август в этой деревеньке был щедрым и душным. Воздух, пропитанный ароматом нагретой солнцем пыли, спелых яблок из соседних садов и сладковатым дыханием поздних цветов, стоял неподвижно, словно густой сироп. Солнце, уже склонившееся к закату, все еще жгло немилосердно, окрашивая деревянные заборы и крыши в медовые оттенки. Цикады трещали в зарослях бузины и сирени, сливаясь в непрерывный, навязчивый гул. Глафира Андреевна Садовская, привыкшая к прохладным кондиционированным залам своего офиса и безупречному асфальту престижных районов, чувствовала себя здесь немного чужой...

Она вышла из строя в голубом пальто. Вся зона притихла. Даже не потому, что начальник лагеря в этот момент осматривал бригаду — у него каждый день был смотр. А потому что среди серых, вонючих телогреек вдруг появилась женщина. Настоящая. С укладкой. С осанкой. С лицом, на котором не было ни страха, ни жалости. — Кто такая? — спросил он у конвоира. — Окуневская. Актрисулька из Москвы. Актрисулька. Он ещё не знал, что перед ним женщина, которая даст ему пощёчину при всех. А он... не посмеет даже посадить её в карцер...