— Ты опять мясо с картошкой пересолила, ты на вкус-то сама пробовала?! — голос Сергея, низкий и сжатый от злости, разорвал вечернюю тишину. Лена молча отодвинула тарелку в сторону. Она не спорила уже давно. Не доказывала. Не оправдывалась. Только глянула на мужа усталым, опустошённым взглядом. — Ты же знаешь, я с работы пришёл уставший, а тут вот ЭТО, — он с шумом отодвинул стул, встал, швырнул ложку в мойку так, что та с лязгом ударилась об раковину. — Ты дома целый день, чем ты занимаешься вообще?! Ни детей нормальных, ни жрать нечего...

«Я думала, хуже измены ничего не бывает. Оказалось — бывает». Она произнесла это вслух, будто проверяя на вкус каждое слово. И вкус был горьким, как холодный чай, забытый на подоконнике. Кухня стояла в полутьме: лампа под потолком перегорела ещё неделю назад, но руки не доходили заменить. Вечером, в этом полусумраке, посуда в раковине казалась каким-то безличным рельефом, а паркет под ногами — зыбким. На столе, под бокалом с недопитым вином, лежал лист бумаги. Грубый, с рваными краями, будто его вырвали из чужой жизни и подбросили сюда...